Главная героиня второго выпуска проекта дала нам большое интервью. Алёна Белавежская поговорила с корреспондентом TNTMUSIC.ru о том, как часто бросала всё и начинала сначала в новом городе, чем стала для неё Москва, за какие подростковые стихи ей не стыдно, чьё творчество неизменно заставляет её плакать, зачем обращается к картам Таро, кого из русских рэперов считает настоящим поэтом и многое другое.
Расскажи о себе! Откуда ты родом, чем занималась?
Я родилась из мамы, в Украине, город Запорожье, родина запорожских казаков. Там я доучилась, потом поступила во Львовский медицинский. Закончила первый курс, потом влюбилась, он меня очень звал - и я приехала в Москву к нему. Любовь прошла, Москва осталась.
А любовь быстро прошла?
Ну, мы год жили вместе. Потом всё… Не помню, кажется, я уже третий или четвёртый год в Москве.
Где ты работала?
Мне всегда приходила сама собой работа с детьми. Причём, работа такого характера – психолог, лектор, волонтёр. Вот, например, недавно был в Сочи Всероссийский шахматный турнир для детей из детских домов и интернатов. И я среди учебного года, учась на очном, еду туда. Мне оплачивают проживание, питание и перелёт. А так… Это просто карма.
А почему ты вдруг оказалась психологом?
После того, как я бросила медицинский и пришла большая любовь, я в другом городе уже, в Запорожье, закончила второй курс факультета психологии. Сдала академическую разницу в двенадцать предметов за неделю – и закончила второй курс. Потом мы решили расставаться, и я рванула сначала в Питер, потом – в Москву. В Москве я уже живу очень давно, получается. И мне кажется, что я жила здесь всю жизнь и родилась здесь. Не то, чтобы прижилась… Вот знаешь, как будто пуповина, как будто она действительно мне родной город. Даже не «как будто».
А тоски нет по родному городу?
Вот вообще нет! И сейчас я, год назад, поступила в Литературный институт имени Горького. Но не для того, чтобы меня там учили писать, конечно.
Чтобы вообще хоть какое-то образование было?
Нет. Возможно, это ещё не последний мой вуз. Я считаю, что академическое образование во многих гуманитарных сферах не обязательно. Но пока что я студентка, примерная. Перешла на второй курс. Но это мой третий вуз.
Но ты перешла туда без проблем?
Я туда поступила, на бюджет, на первый курс - как иностранный гражданин.
И как – ты нормально учишься?
Да! Я отлично учусь!
Ты прямо регулярно ходишь на занятия?
Да, я же на «очке», хожу и учусь. При этом, у меня постоянно и академическая «тусовка» поэтов, то, что называется академической «тусовкой», и эстрадная «тусовка», и маргинальная «тусовка». И я такая вся вещь-в-себе. Как говорила моя подруга Люба Правда – Люба Ягданова:
«Мы с тобой маргинальные, понимаешь, мы можем быть и там, и там - и нам везде одинаково хорошо! Потому что мы – в себе! И мы – мы».
По твоему ощущению города - ты говоришь, он стал тебе вот настолько родным, - ощущению пуповины…
В первый же день, когда я приехала, я почувствовала, что эта пуповина есть.
А тебе здесь без проблем живётся? Знаешь, как говорят, «Москва слезам не верит», все дела…
Ох, «любовь Москвы не быстрая, но верная и чистая, поскольку материнская любовь всего сильней», - эти строчки из песни я люблю больше всего, потому что она для меня действительно материнская, потому что я чувствую, как она меня оберегает, как она меня учит, подталкивает, показывает мне пути. Мне кажется, кто занимается здесь своим делом, получает от неё поддержку. Если тебе нужна ситуация, в которой тебя пнут или, немножко так, на лопатки положат, то значит, ты должен её преодолеть, стать выше, это тоже урок. Какая разница – кнутом или пряником – если это просто урок?! Поэтому к Москве у меня любовь, благодарность, она как некий такой архетип матери. Реально, мать, правда! Столько всего невообразимого сложилось и случилось так, чтобы здесь всё так круто, так быстро, так светло и так хорошо происходило!
Расскажи, как начала писать стихи? Первое стихотворение своё помнишь?
Многие говорят: «Я начала писать стихи в семь лет», «Я начала писать стихи в пять лет»… Я считаю, что первым стихотворением можно называть то стихотворение, вот лично для меня, с которым я сейчас могу выйти на сцену и прочитать. И мне не будет стыдно.
Но всё равно же есть первое стихотворение, которое ты написала. Всё равно оно есть. Хочешь ли ты того или нет.
Оно есть. Ты хочешь его услышать? Я только спустя двадцать лет, нет, не двадцать…
Тебе сколько лет?
Двадцать один. Так вот, где-то примерно спустя пятнадцать лет я поняла его сакральный, бодхисаттвический смысл.
То есть оно вписалось в поток?
Нет. Просто послушай, а потом я тебе скажу:
Прозвенел последний звонок
Начался последний урок
И смотрит уныло-уныло учитель
На наши широкие глазки
Это я написала, когда была в первом классе. Понимаешь, вот я тебе сейчас говорю про уроки, да? Я считаю, что мы все сюда пришли за уроками - для того, чтобы расти и учиться, учиться друг у друга. Это раз. «Последний звонок», «последний урок» – освобождение, мокша, из колеса Сансары, вжух такой!.. Это всё наполовину шутка, наполовину – нет. В каждой шутке… «И смотрит уныло-уныло учитель на наши широкие глазки» – и сразу рисуются тебе тибетские монахи, бодхисаттвы такие, как котики на солнышке, на горном.
А то стихотворение, которое я считаю своим первым стихотворением…
То есть ЭТО ты первым не считаешь?
Это проба пера. Проблеск. Это, как Гессе писал, «золотой след», который то мерцает, то исчезает, и ты думаешь: «А куда он пропал?»
А первым какое считаешь тогда? Которое, видимо, было написано…
…в 16 лет.
Любовь?
Да-да. Я не знаю, как остальные, но мне кажется, что у многих поэтов, если не у большинства, причина… Ну, не причина, а вот, знаешь, «причиной и поводом к войне…» Так вот, поводом к написанию первого стихотворения является неразделённая любовь. У меня, естественно, было так. И есть вот такое стихотворение, которое я написала в 16 лет. И мне его не стыдно читать. До сих пор.
При свете фонаря-подсвечника
Я пересчитываю косточки у поездов
На позвоночниках
Пришли когда-нибудь мне весточку
Пиши немного, неразборчиво
Размашистым, неровным почерком
Письмо не с голубем, а с ласточкой
Не ранним утром – поздним вечером
Я буду с нежностью беречь его
Письмо ребёнка
Мирно спящего
В твоей груди
Живого, вечного
Я до сих пор считаю, что я расписываю ручку. Думаю, что после тридцати у меня…
Вот смотри, ты довольно юна, да? 21 год – это, в принципе, такой возраст, когда ты ещё зелёный, как ни крути…
Я лауреат и победитель многих конкурсов, у меня ну очень много наград…
Именно за твои поэтические труды?
Конечно! И у меня выходит через месяц книга, 1000 экземпляров, твёрдый переплёт, внутри – мои иллюстрации, 216 страниц, во всех книжных Москвы. Ну, такое.
Наброски?
Да. И, понимаешь, все деньги были собраны только благодаря поэзии, благодаря читателям, меценатам, премиям, стипендиям, конкурсам.
Ты где-то объявляла сбор?
Да, был краудфандинг. Но он мне дал примерно треть суммы.
А сколько надо было?
Ну, не будем говорить о стоимости книг. Словом, мою книгу через месяц можно будет купить онлайн и во многих книжных Москвы, будет презентация, потом через полгода ещё одна книжка выйдет – концептуальная уже такая. Так, что я хотела сказать? Часто я не хочу хвастаться.
Это не хвастовство же!
Например, премия «Лицей». Академическая премия для молодых авторов, пишущих на русском языке. До 35 лет. Я там одна из самых младших - в лонг-листе. Среди трёх тысяч шестидесяти трёх заявок - я в лонг-листе из пятидесяти имён.
Да, мощно.
Или, к примеру, я победила в суперфинале Чемпионата поэзии в Питере, в прошлом году. Первое место на «Мцыри»… Я не люблю перечислять эти штуки, потому что обо мне говорят, прежде всего, стихи. На данный момент.
Слушай, но это интересный факт всё равно. Вот к слову о твоём возрасте. Ты достаточно юна. Каждые пять лет, допустим, какой-то цикл у тебя завершается, новый начинается, ты меняешься, у тебя меняются темы для разговора со слушателем…
(показывает татуировку на руке) Видишь, это карта «Смерть» из моей колоды Таро. Она никогда не означает физическую смерть, она означает трансформацию, перерождение. Ты мгновенно возродился, восстал из пепла.
Ты ещё грешишь картишками?
Не грешу картишками. Просто Таро – это практический инструмент, который для меня комфортен. Я общаюсь с картами, я не гадаю, не ворожу, ничего такого. Для меня это обычная жизненная ситуация – раз в месяц достать карты, потому что это инструмент для самоанализа, для анализа событий, которые уже произошли, не обязательно чего-то ждать… Тем более, всё в них динамично и нет как бы линейного будущего, потому что у тебя есть пространство для выбора, огромное. Ты ступишь на шаг влево – и у тебя немножко поменяется жизненный путь.
Вот как меняется это всё? Как ты чувствуешь, что что-то меняется, что ты перескакиваешь с одной темы для разговора, для беседы со своим слушателем на другую тему? Как меняется твоя поэтическая линия с годами? Как ты это чувствуешь?
С годами? Я не привязываюсь к годам абсолютно. Потому что, во-первых, биологический возраст для меня не является мерой исчисления возраста.
Я про этапы жизни больше.
Я понимаю. Для меня возраст, возьмём возраст в вакууме, измеряется степенью мудрости какой-то внутренней, степенью духовного опыта. Точнее, его глубиной. Хоть это слишком мистично звучит. Но это потому, что я тебе искренне отвечаю. А на самом деле, у меня сейчас кризис доверия, и из меня это очень сложно было бы вытянуть.
А с чем связан кризис доверия?
Давай не будем. Это совсем личное.
Я имею в виду, это какие-то события на тебя влияют, да?
Конечно.
Не то, чтобы это шло периодами, волнами?
Да. А вот насчёт уже упомянутого расписывания ручки.
Я знаю, что мои стихи хороши. Но я знаю, что они могут быть в тысячу раз лучше.
Поэтому я имею полное право и пользуюсь им на полную катушку. Я говорю: «Так, вот, я написала говно. Послушай, пожалуйста, скажи, очень говно или не очень?» Но, на самом деле, я понимаю объективно, что постоянно нужно себя одёргивать. Постоянно нужно говорить себе, что ты, если вспомнить о японском понятии «ваби-саби», не вечен, не завершён и несовершенен и не можешь таким быть. Поэтому рост, рост, рост – и всегда над собой вчерашним.
Но у тебя темы для разговора меняются?
Да, меняются, но это не зависит от жизненных периодов.
Вопрос, который тебе зададут в любом случае: о чём твои стихи? Вот если бы ты могла описать это несколькими словами, несколькими, может быть, предложениями…
Три слова: любовь, смерть, Бог.
Ты религиозна?
Нет.
Поясни?
Я верю, я гностик. Всегда нужно, что называется, «сверять словари». Потому что для каждого за словом «Бог» стоит огромное семантическое поле, для каждого это слово звучит, понимается и воспринимается по-разному. Куча ассоциаций, коннотаций и всего другого. Например, я ощущаю, чувствую Бога как любовь и благодарность. И я раньше не верила. До смерти отца я была атеисткой такой воинствующей. Потом это пришло, я не могу сказать, что из ниоткуда, но оно пришло, я почувствовала впервые, я для себя всё поняла. И думаю, что как бы каждый прав. Для меня в этом мире, с моим ограниченным человеческим восприятием, дела обстоят вот так. А, например, мой близкий человек называет себя атеистом, хотя в бытовом плане он буддист, абсолютно такой буддист-буддист. И он говорит: «Я атеист!» Но он самый духовный атеист из всех, кого я встречала. Потому что он и в зороастрийском храме был, и уважает религии других людей. Я вот, например, крещёная, могу зайти в церковь, если я чувствую, что у меня есть потребность, если я вдруг иду и чувствую, что хочу зайти… Такое бывает раз в несколько месяцев, раз в полгода.
Мне близки и северное язычество, и брахманизм, и буддизм, и я не вижу никакого вообще противоречия категорического.
То есть даже, как Эрих Фромм писал, материализм – это религия. Вот я не религиозная, я просто верю. Я верю, как я верю.
У тебя есть какие-то три поэта – может быть, кто-то из классиков, может быть, кто-то из твоих друзей даже, – сборники которых либо уже есть на твоей книжной полке или на прикроватной тумбочке, либо непременно могли бы там оказаться?
Можно немножко вернуться и досказать к тем трём темам – про любовь, смерть и Бога?
Да.
Это сказала не я, это сказал Константин Комаров, поэт. Это в широком смысле, да. Потому что митрополит Антоний Сурожский говорил, что всё в мире является утверждением любви или её отрицанием. Бог – для кого-то это природа, всё окружающее, для кого-то он сам Бог. Для кого-то Бог - в церкви, для кого-то Бог - в горах. А смерть – это единственное, что мы наверняка знаем, то, что наше биологическое тело рано или поздно умрёт. Единственное, что верифицируемо. А так, как говорил не помню кто, представьте, какая бы в мире установилась тишина, если бы все говорили только то, что знают. Так что я всего лишь субъективное мнение своё выражаю. Вернёмся к следующему вопросу.
Книжные полки.
Я недавно выступала на фестивале…
Ты в группе играешь?
Нет, мы выступали с Московским театром поэтов. И Сергеем Летовым, который саксофонист и джазовый музыкант. Брат Егора Летова. У нас было несколько выступлений в рамках «Высоцкий Фест», отдельная сцена на фестивале. И там я встретила поэта Лёшу Шмелёва. Он мне подарил сборник, подписал его. И вот с тех пор он лежит у меня в сумке, я его перечитываю. Это из современных. Я могла бы назвать очень много, потому что очень много кого я люблю и, знаешь, мне кажется, чем шире кругозор, тем лучше для меня.
Ты себя не ставишь в рамки по направлениям, течениям?
Да-да! Есть люди, которые любят какой-то узкий круг писателей и поэтов, а всё остальное…
Ты не выделяешь ни эпоху, ни течение?
Да. То есть я раньше, например, года два назад не понимала стихи Кедреновского. Спустя год я поняла. И я полюбила стихи Кедреновского!
Когда что-то раздражает или вызывает непонимание, или отчуждение какое-то, я просто заныриваю вглубь, думаю: «Так, а почему?» Изучаю этот вопрос подробно в себе и спрашиваю себя: а почему бы, собственно, и да? И начинаю понимать.
Я эмпат. И когда я начала оказываться в описываемых ситуациях, начала понимать Кедреновского в его тексте, расширился мой объём поэтического восприятия. Мне нравятся многие и из эстрадной тусовки, и из академической тусовки, и из маргинальной тусовки, андеграунда. Мне нравятся рэперы. Хаски, например. Он крутой поэт, по-моему. Есть музыканты, которые прямо поэты-поэты.
А Окси? Не могу не спросить.
Честно – никак. Вот Хаски - поэт. А Оксимирон – это под вопросом. Потому что я недостаточно знакома. Пробовала включать, и пока не зашло.
Фараон?
Нет! Нет. Из рэперов для меня на первом месте - Хаски. Потому что это поэзия, правда. Вернёмся к моей книжной полке. Пусть это будет Лёша Шмелёв… Лучше современных?
Это уже как тебе по духу.
Ох, на самом деле, как пишет Саша Кладбище: «Короче, вот моя телега – как рифмоплёта от сохи / Когда ты убиваешь эго, тогда кончаются стихи». А, и в том же стихотворении: «Писать есть смысл лишь о Боге / Но всё написано давно».
Не знаю, пусть будет Державин. Гавриил Державин. «Бог». Он там позволил себе такие, по меркам эпохи, ереси! Шмелёв, Державин и… Это не значит, что у меня нет больше любимых поэтов. Это рандомно.
То, что ты особенно выделяешь.
Прямо особенно-особенно? Хорошо, тогда Державина отложим. Ещё два поэта…
Задам ещё один вопрос. Может, таким образом мне удастся тебя направить. Считаешь ли ты, что женская поэзия сильнее мужской? Или наоборот.
Я не разделяю поэзию на женскую и мужскую.
Ты не чувствуешь разницы? Вот просто как человек, который воспринимает.
Нет, я понимаю, что можно писать от женского лица и от мужского лица. И будут получаться немного разные вещи. Но в целом я не ставлю чёткой границы – женская поэзия, мужская поэзия.
Тогда думай!
Вот Цветаева – это единственный поэт, который способен меня довести до слёз, если я прочту определённое стихотворение или зайду в Борисоглебский переулок, в её музей.
Я плакала всю экскурсию, потому что мне казалось, что ОНА там.
Пусть будет Цветаева. Шмелёв, Цветаева. И Алексей Цветков-старший. Пусть будет так. Обязательно старший! Алексей Цветков-старший.
