Талантливый саундпродюсер и исполнитель дал интервью TNTMUSIC.RU. Dose рассказал нам о том, как происходило его погружение в собственный стиль, поделился личными историями, которые легли в основу его нового мини-альбома «Пока», а также предположил, почему в русскоязычном пространстве всё ещё с трудом воспринимают мировую музыку.
Сегодня состоялась премьера второго ЕР Айдоса Джумалинова – «Пока». Ранее Dose работал под псевдонимом Strong Symphony и продюсировал треки для Скриптонита, ЛСП, Pharaoh'a, T-Fest'a, 104, Truwer'a, Mayot, а потом начал записывать свои песни. Недавно артист выпустил два фита, которые попадут на его новую пластинку: с Сюзанной и Dequine. По случаю премьеры от казахстанского исполнителя мы решили поговорить с ним о содержании релиза, положении дел в российской индустрии и переживаниях, которые Айдос превращает в музыку.
Айдос, у тебя вышел мини-альбом. Хочется обойтись без банальных вопросов про вдохновение и концепцию, поэтому лучше расскажи о нём то, что сам считаешь нужным.
Этот релиз – мой второй сольный сборник после ЕР «Лото», который вышел год назад. Мини-альбом «Пока» стал для меня каким-то мостом перед, возможно, совсем другой музыкой, которую я буду делать дальше. Этот ЕР полон откровений – любовных и просто жизненных. Там всё укомплектованно, сжато, с минимумом текста, больше про музыку.
Почему, кстати, альбом называется «Пока»?
Потому что с ним я закрываю гештальт. Там есть очень личные песни, и когда я пою их, то закрываю определённый этап своей жизни. Знаешь, бывает иногда, что ты что-то не можешь высказать, а когда наконец высказываешь, то освобождаешься от этого. И ЕР «Пока» – как раз про вот такое освобождение. Там будет всего два фита, которые уже вышли: с Сюзанной и с Dequine.
А что это был за этап?
Он касается ряда отношений, которые были на протяжении последнего времени. И выводов из этих отношений, которые меня не отпускали. Во многом – потому, что в них я был плохим партнёром. И когда я проговорил это в песнях, посмотрел на это со стороны, я понял, что пора закрыть этот этап, в котором я плохой. Ну, и какие-то жизненные взгляды высказал там. Например, есть песня «Доверяй», в которой я заявляю, что доверяю своим страхам.
Что ты под этим подразумеваешь?
Что страх – мой друг, и он меня воспитывает. Я думаю, человеку нужен страх, чтобы расти и становиться лучше.
А перед чем ты испытывал этот страх?
Правильнее будет сказать, перед кем. Но это точно не люди. Сложно объяснить… В большей степени это были какие-то ситуации, неприятные решения, сомнения.
Что помогло взглянуть этому страху в лицо и увидеть в нём друга?
Как раз песня об этом.
В тот момент, когда я начал писать песню, я сразу почувствовал, что страх меня отпускает. Теперь мой страх меня учит.
Какие ещё откровения можно найти в твоём мини-альбоме?
О моих любовных историях. Они могут показаться похожими между собой. Но в ЕР я говорю больше о послевкусии расставания. Там нет ни одного откровенного признания в любви, только послевкусие. Но я бы хотел отдельно выделить даже не любовные песни, а именно личные.
Есть, например, трек «Дома», который закрывает ЕР. Когда я написал инструментал к нему, года два назад, я долго думал, какой же должна быть песня. Я долго вынашивал эту мысль. А в период пандемии меня накрыло сильной тоской по дому, где я не был довольно давно и на тот момент не мог приехать. И стало так тоскливо по детству, просто невероятно. Я писал текст глубокой ночью, и после каждого четверостишия на меня накатывала грусть. И проговорив эти эмоции в песне, я смог перестать так болезненно их переживать. Я будто настолько долго жил этими воспоминаниями о красочном, беззаботном детстве, что стал на них ориентироваться и пытаться «подогнать» под них нынешнюю реальность. Я жил не сегодняшним днём, а очень далёким вчерашним. И эта песня помогла мне начать жить настоящим.
Если послушать твою дискографию сначала как битмейкера, а затем – как исполнителя, можно заметить, что твоя музыка стала более глубокой и наполненной эмоциями. Ты сам чётко ощутил эту эволюцию?
На самом деле, если послушать мои самые ранние работы, записанные в первую пятилетку моего музыкального становления, можно услышать, что она была очень музыкальной и художественной. Вторая пятилетка была нацелена на коммерческую музыку. Тогда я не проявлял свои художественные и душевные порывы. И у меня есть этому объяснение.
В контексте инструментальной музыки я как будто нашёл своё дно и уже не мог самовыразиться. А когда я начал делать песни, то как будто нашёл продолжение пути, вошёл в эту реку ещё дальше.
Кто из актуальных сейчас коллег-саундпродюсеров кажется тебе наиболее перспективным?
Мне очень нравится то, что делает Паша Петренко, который занимается проектом «Сёстры». Это мой хороший товарищ. Я считаю, что у него очень крутое видение музыки. Стараюсь всегда на него равняться и не стесняюсь ему об этом говорить. Всё время изъявляю желание поработать с ним как к саундпродюсером.
У тебя уже был заочный опыт взаимодействия с западными артистами: сначала твой бит хотел купить Kid Ink, потом на твой продакшен зачитал свой парт Фредди Гиббс.
Ну, про Kid Ink'а – это совсем древняя история. Да, он когда-то, году в 2013-м, записывал фит с одним чуваком, и они хотели купить у меня бит, но потом в итоге слились. А так, конечно, мне очень хотелось бы взаимодействовать с зарубежной индустрией.
Музыка, которую я хочу делать, думаю, не сможет найти отклик у русскоязычной аудитории. У меня нет желания делать пять лет одно и то же, топтаться на месте. И я понимаю, что тот звук, на который я нацелен, здесь не зайдёт.
Аналитика у меня работает очень хорошо: с каждым релизом, – своим или чужим, – я всё лучше понимаю, что нужно здешнему слушателю, какие алгоритмы тут работают. Аналитика – это моё второе «я». И я понимаю, что музыка на русском не такая многогранная, как зарубежная. Русская музыка включает, скажем два-три цвета, а всё, что между, заходит сложно. А западный музыкальный рынок намного более многогранный и цветной.
Как думаешь, почему так сложилось?
Я думаю, в силу исторических обстоятельств. Вся мировая музыка появилась в русскоязычном пространстве довольно поздно, когда упал «железный занавес». И наибольшую популярность получила не она, а эстрада. Люди на этом воспитывались, у них не было разностороннего музыкального восприятия. В то время как весь мир уже открыто смотрел на различные жанры, всё постсоветское пространство было довольно сильно закрыто. Да, была какие-то локальная этническая музыка, но её так и не научились использовать для массового распространения. Так что музыка Запада здесь пока во многом воспринимается дискомфортно. И так будет, наверное, до тех пор, пока не сформируется целое поколение людей, открытых для разной культуры, разной музыки. Ты можешь делать очень сложную музыку, и у тебя будет минимальное количество слушателей. Но я не за этим здесь. У меня большие амбиции.
Есть мнение о том, что слушателя нужно «воспитывать», прививая аудитории качественную музыку. Ты согласен с этим?
Да, абсолютно согласен. Но я не хочу уходить в какой-то радикализм и делать что-то мегасложное для восприятия. Конечно, делать «музыкальную жвачку» я в принципе не готов, но и в другую крайность не буду уходить.
Артём Качер: «Моя музыка попадает в топ-чарты, потому что в ней сам я»
